16/04/2015

Персона месяца: Сергей Алдошин, РАН: «Не создав нового, нельзя ломать старое»

Cергей Алдошин, академик, вице­президент РАН, директор Института проблем химической физики РАН, в интервью «Химическому журналу» рассказал о текущем состоянии реформы РАН, проблемах финансирования науки, перспективных научных направлениях, а также о влиянии западных санкций на сотрудничество в научной сфере

Сергей Михайлович, расскажите об основных положениях реформы РАН. Что кроме сокращения финансирования предполагает эта реформа, будут ли качественные и структурные изменения.

— Прежде всего, реформа не говорит о сокращении финансирования, речь идет о реструктуризации подведомственных научных организаций.

Подписан регламент между РАН и ФАНО по созданию, реорганизации и ликвидации научных организаций, и здесь работает принцип «двух ключей» — то есть, по чьей бы инициативе решение не было принято, оно должно быть согласовано с другой стороной. Если мы не находим компромиссного решения, то позиция РАН или ФАНО уходит в правительство. В конечном счете, ответственность за закрытие институтов несет правительство РФ.

Наблюдается ли движение в сторону западной модели организации научного процесса, ведь на Западе наука существует главным образом при университетах.

— Это уже свершившийся факт. У нас действительно предпринята попытка внедрить западную систему организации научного процесса, где наука всегда была сосредоточена в университетах и национальных лабораториях. Много лет финансирование идет на развитие материальной базы в университетах, в то время как Академии наук ни в старом, ни в новом варианте денег на развитие МТБ не выделялось. И при этом никто не анализирует, насколько эффективна наука в наших вузах? Очевидно, что в своей массе вузы не имеют такой базы, таких лабораторий, кадров, таких научных традиций, как Академия наук.

РАН всегда очень тесно взаимодействовала с университетами: большая часть членов Академии наук преподает в университетах, созданы совместные кафедры, лаборатории. Мы дополняли друг друга! Искусственно ломать эту систему, с моей точки зрения, нецелесообразно, неэффективно и опасно.

Какие на сегодня возможности для самостоятельной работы ученых имеются. Как «гении» могут распоряжаться своими разработками, если разработки сделаны в стенах института РАН?

— Начнем с того, что все разработки и патенты сегодня по законодательству принадлежат институтам. Права разработчика защищаются соглашением с дирекцией, форма которого была принята еще в старой системе РАН.

В этом соглашении предусматриваются взаимные обязательства: администрация занимается коммерциализацией, разработчик участвует в авторском сопровождении, и оговаривается процент, который разработчик получает в виде авторского вознаграждения. По крайней мере, мы так работаем в нашем институте. Рыночную стоимость патента, ноу­хау, товарного знака оценивает специальная комиссия, имеющая соответствующую лицензию.

На сегодняшний день вывести разработку на рынок можно двумя способами: создать малое предприятие (хозяйственное общество) в рамках закона № 217­ФЗ или продать лицензию. Вопрос передачи исключительной лицензии до сих пор не урегулирован государством, мы передаем только право пользования по 217­ФЗ. Это, конечно, не устраивает инвесторов — возникает риск либо передачи права пользования другим компаниям, либо изъятия лицензии государством. При продаже лицензии оплата за нее должна идти в государственный бюджет. Видимо поэтому, примеров продажи лицензий за последние годы очень мало.

До реформы при Академии наук было создано более 100 хозяйственных обществ для коммерциализации крупных разработок. Надо подчеркнуть, что в Академии наук, в отличие от вузов, где образовано много, но очень мелких «полуигрушечных» компаний, мы создавали предприятия под реализацию серьезных технологий, с участием крупных инвесторов.

Что касается величины процента разработчика, то у нас в институте действует гибкая схема: чем меньше стоимость разработки, тем выше процент разработчика, и наоборот. Обычно разработчик, также как частное лицо, входит в число учредителей компании, и за счет этого увеличивает свою долю.

О каких технологиях, внедренных в производство и вышедших на рынок из стен РАН в последние 5 лет, вы можете рассказать?

— Прежде всего, это промышленная реализация технологий глубокой переработки углеводородных ресурсов, нефти — не менее 92–95 %, и природного газа с получением ценных нефтехимических продуктов — легких олефинов, бензинов и синтетической нефти.

Это различные технологии переработки твердых отходов, с получением тепловой и электрической энергии. Например, у нас в Институте проблем химической физики РАН совместно с ООО «Европрофиль» спроектирован и изготовлен промышленный образец наклонного вращающегося газогенератора твердых топлив. В режиме сверхдиабатического горения он позволяет перерабатывать различные горючие отходы — шламы нефтепродуктов, торф, шины, списанные железнодорожные шпалы и т. д., и одновременно получать тепловую и электрическую энергию. Сейчас в Московской области уже выделен участок, где в апреле будет запущена в эксплуатацию демонстрационная установка газогенератора. Кстати, к ней высок интерес со стороны западных инвесторов, в частности, из Австрии.

Внедрен в производство целый ряд высокоточных приборов. Так, на основе разработок ИРЭ РАН совместно с ООО «Уникальные волоконные приборы» и ОИВТ РАН разработаны и начато опытное производство волоконно­оптических датчиков тока и напряжения. Это новое поколение измерительных приборов, которые решают современные проблемы энергетики (экологическая, пожарная опасность, нестабильность, ухудшение точности и т. д.), предлагают новые возможности (точное определение места короткого замыкания, анализ качества электроэнергии, цифровой выход) и ежегодно будут давать экономическую выгоду более 1 млрд рублей в год. Этот тип приборов приходит на смену традиционным измерительным трансформаторам.

Можно сказать и об образцах лазерного медицинского оборудования, разработанного в Институте общей физики им. А. М. Прохорова в сотрудничестве с крупнейшими медицинскими центрами, — «МикросканВизум» (для коррекции всех видов аномалии рефракции), «ФемтоВизум» (операции без повреждения внешних слоев роговицы), аппаратуре плазменной высокочастотной электрохирургической для рассечения и коагуляции мягких тканей организма человека током высокой частоты и др.

В качестве практически значимых результатов можно привести получение целого ряда лекарственных препаратов для лечения сердечно­сосудистых заболеваний, диабета, а также разработку технологий для генной вакцинотерапии опухолей и избирательной доставки лекарств к опухолевым клеткам, создание лекарств нового поколения, влияющих на когнитивные функции и память, препаратов для эстетической медицины, ускорения ранозаживления при различных травматических и патологических состояниях, включая ожоги. Сейчас они постепенно внедряются в производство.

Как складываются взаимоотношения вашего института с коммерческими организациями?

— Очень активно. Так, в этом году совместно с ЦТТ РАН и «Роснано» институт создал малое инновационное предприятие ООО «Бьюти Лабс» — своего рода косметический инкубатор фабрики «Свобода» с использованием технологий, предложенных нашей лабораторией биологически­активных соединений под руководством д. т. н. Б. С.Федорова.

В этом году ИПХФ подписал соглашение о создании Инжинирингового центра новых материалов и источников энергии для беспилотной авиации с участием ГК «Ростехнологии», ФФФХИ МГУ им. М. В. Ломоносова, МГТУ им. Н. Э. Баумана и двумя австрийскими компаниями: Diamond и Zoerkler.

Всего на сегодняшний день у Химфизики более 40 договоров с различными организациями на проведение научных исследований, выполнение больших совместных проектов.

Ставятся ли перед учеными какие­то плановые показатели по выходу статей в иностранных изданиях?

— Теперь ставятся. Каждый институт ФАНО сейчас разработал, так называемую, «дорожную карту» — это план показателей, на которые мы должны выйти к 2018 году. Наряду с такими жизненно важными показателями, как уровень заработной платы, там оговаривается и количество публикаций, и индекс цитируемости по Web of Science. В нашем институте в 2013 году индекс публикаций на 100 человек был 59, к 2018­му он должен вырасти до 65.

Почувствовали ли на себе сотрудники РАН «особое» отношение со стороны иностранных научных журналов после введения санкций против России?

— Никакого массового проявления отказов в публикациях мы не заметили. У отдельных ученых может быть субъективное мнение на этот счет, но в целом никаких изменений не произошло — наши статьи, как выходили в иностранных журналах, так и выходят. Если научный результат заслуживает внимания, и статья написана на хорошем английском, она будет напечатана.       

Полный текст интервью читайте в журнале The Chemical Journal.

Версия для распечатки